Source: Документы внешней политики СССР. Том 22. Кн. 2. 1 сентября — 31 декабря 1939 г. М.: Международные отношения, 1992. Док. 596 сс. 94-95.

Dokumenty vneshnei politiki SSSR. Tom 22. Kn.2. 1 sentiabria – 31 dekabria 1939 g. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniia, 1992. Document No. 596, pp. 94-95.

596. Note of the Conversation of the Vice-Commissar for Foreign Affairs of the USSR V. Potemkin with the Ambassador of Poland to the USSR V. Grzybowski.

17 September 1939. Secret

To the ambassador, woken up by us at 2 a.m., who arrived at the Commissariat for Foreign Affairs at 3 a.m. visibly frightened, I read Comrade Molotov’s note to the Polish government.

The ambassador, pronouncing the words with difficulty due to his agitation, declared to me that he could not accept the note handed to him. He rejects the evaluation of the Polish military and political situation contained in the note. The ambassador considers that the Polish-German War is just beginning and that one cannot speak of the collapse of the Polish state. The main forces of the Polish Army are untouched and are preparing to mount a decisive counterattack against the German armies. In these circumstances, the Red Army’s crossing of the Polish frontier constitutes a completely unprovoked attack on the republic. The ambassador refused to him the government of the Soviet note, which attempts to justify this attack by arbitrary statements, as though Poland had been decisively smashed by Germany and the Polish government no longer exists.

I objected to Grzybowski that he could not refuse to accept the not handed to him. This is a document that comes from the Government of the USSR and contains declarations of extreme importance which the ambassador is obligated to immediately bring to his government’s attention. The ambassador would be burdened with a very heavy responsibility to his own country if he refused to carry out this, the most important of his obligations. The question of Poland’s fate is being decided. The ambassador does not have the right to hide from his own country the declarations contained in the note of the Soviet government, addressed to the Polish Republic.

Grzybowski clearly did not know how to counter the arguments cited. He tried to claim that our note should be handed to the Polish government through our own embassy. I replied that we no longer had an embassy in Poland. All its personnel are already in the USSR, except possibly for a small number of purely technical workers.

Then Grzybowski stated that he did not have any regular telegraphic contact with Poland. Two days ago, it was suggested that he contact the government through Bucharest. Now the ambassador is not certain whether he can utilize even this path.

I asked the ambassador about the location of the Polish foreign minister. Having received the reply that he was most probably in Kremenets, I proposed to the ambassador that if he so wished, I could ensure the immediately transmission of his telegraphic reports through our lines.

Grzybowski again repeated that he cannot accept the note, for it would not be in keeping with the dignity of the Polish government.

I told the ambassador that the note had been already read to him, so he knew its contents. If the ambassador did not want to take the note with him, it would be delivered to him at the embassy.

At this moment, having decided to send the note to the embassy and have it delivered in return for a receipt before the ambassador went back there, I asked Grzybowski to wait a few minutes for me, explaining that I intended to inform com. Molotov by telephone of his statement.

After my exit I gave the order to use my car to send the note to the embassy, where a member of my secretariat was to deliver it and take a receipt.

Having informed com. Molotov by telephone of the stand taken by the ambassador, I returned to Grzybowski and resumed the conversation. The ambassador against tried to prove that Poland was not at all crushed by Germany, all the more so because England and France were already rendering it real aid. Referring to our entry into Polish territory, the ambassador cried that if it took place, it would mean the fourth partition of Poland and its annihilation.

I pointed out to the ambassador that our note heralded the liberation of the Polish people from war and our help for them to begin a peaceful life. Grzybowski could not calm down, arguing that we were helping the Germans to annihilate Poland. In this situation, the ambassador did not understand the practical sense of our informing the Polish government about the order for Soviet armies to cross into Poland.

I observed to the ambassador that when the Polish government received our note, it would perhaps not only understand the motives for our decision but also agree on the pointlessness of any opposition to our entry. In this way, it might perhaps be possible to prevent armed clashes and unnecessary loss of life.

Since I constantly returned to warning the ambassador of the responsibility he might bear to his own country in refusing to transmit our note to his government, Grzybowski finally began to yield. He declared to me that he would inform his government of the contents of our note. He even turned to me with the request to give him all possible cooperation towards the fastest possible transmission of his telegraphic information to Poland. As far as the note as a document is concerned, the ambassador said as before that he could not accept it.

I repeated to Grzybowski that the note would be delivered to him at the embassy.

After the ambassador left I was informed that the note had already been carried to the embassy and delivered there for a receipt while Grzybowski was still with me.

V. Potemkin

596. ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ ЗАМЕСТИТЕЛЯ НАРОДНОГО КОМИССАРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР В. П. ПОТЕМКИНА С ПОСЛОМ ПОЛЬШИ В СССР В. ГЖИБОВСКИМ

17 сентября 1939 г. Секретно

Послу, поднятому нами с постели в 2 часа ночи и в явной тревоге прибывшему в Наркоминдел в 3 часа, мною была прочитана и затем передана нота т. Молотова*, адресованная польскому правительству.

Посол, от воднения с трудом выговаривавший слова, заявил мне, что не может принять вручаемую ему ноту. Он отвергает оценку, даваемую нотой военному и политическому положению Польши. Посол считает, что польско-германская война только начинается и что нельзя говорить о распаде польского государства. Основные силы польской армии целы и подготовляются к решительному отпору германским армиям. При этих условиях переход Красной Армией польской границы является ничем не вызванным нападением на республику. Посол отказывается сообщить правительству о советской ноте, которая пытается оправдать это нападение произвольными утверждениями, будто бы Польша окончательно разбита Германией, и что польское правительство более не существует.

Я возразил Гжибовскому, что он не может отказываться принять вручаемую ему ноту. Этот документ, исходящий от Правительства СССР, содержит заявления чрезвычайной важности, которые посол обязан немедленно довести до сведения своего правительства. Слишком тяжелая ответственность легла бы на посла перед его страной, если бы он уклонился от выполнения этой первейшей своей обязанности. Решается вопрос о судьбе Польши. Посол не имеет права скрыть от своей страны сообщения, содержащиеся в ноте Советского правительства, обращенной к правительству Польской Республики.

Гжибовский явно не находился, что возразить против приводимых доводов. Он попробовал было ссылаться на то, что нашу ноту следовало бы вручить польскому правительству через наше полпредство. На это я ответил, что нашего полпредства в Польше уже нет. Весь его персонал, за исключением, быть может, незначительного числа чисто технических сотрудников, уже находится в СССР.

/ 95 /

Тогда Гжибовский заявил, что он не имеет регулярной телеграфной связи с Польшей. Дня два тому назад ему было предложено сноситься с правительством через Бухарест. Сейчас посол не уверен, что и этот путь может быть им использован.

Я осведомился у посла, где находится польский министр иностранных дел. Получив ответ, что, по-видимому, в Кременце*, я предложил послу, если он пожелает, обеспечить ему немедленную передачу его телеграфных сообщений по нашим линиям до Кременца.

Гжибовский снова затвердил, что не может принять ноту, ибо это было бы несовместимо с достоинством польского правительства.

Я заявил послу, что нота ему мною уже прочитана, и содержание ее ему известно. Если посол не желает взять ноту с собою, она будет доставлена ему в посольство.

Тут же, решив отослать ноту в посольство и сдать ее там под расписку до возвращения посла, я просил Гжибовского обождать меня несколько минут, объяснив, что намерен по телефону сообщить о его заявлениях т. Молотову.

По выходе я распорядился немедленно отправить ноту на моей машине в посольство, где сотрудник моего секретариата должен был сдать ее тотчас под расписку.

Сообщив т. Молотову по телефону о позиции, занятой послом, я вернулся к Гжибовскому и возобновил с ним разговор. Посол опять силился доказать, что Польша отнюдь не разбита Германией, тем более, что Англия и Франция уже оказывают ей действительную помощь. Обращаясь к нашему вступлению на польскую территорию, посол восклицал, что, если оно произойдет, это будет означать четвертый раздел и уничтожение Польши.

Я указал послу, что наша нота обещает вызволить польский народ из войны и помочь ему зажить мирной жизнью. Гжибовский продолжал волноваться, доказывая, что мы помогаем Германии уничтожить Польшу. При таких условиях посол не понимает, какой практический смысл имеет наше уведомление польского правительства о приказе советским войскам перейти на польскую территорию.

Я заметил послу, что, быть может, получив нашу ноту, польское правительство не только поняло бы мотивы нашего решения, но и согласилось бы с бесполезностью какого бы то ни было противодействия нашему наступлению. Этим, быть может, были бы предупреждены вооруженные столкновения и напрасные жертвы.

Так как я настойчиво возвращался к предупреждению посла об ответственности, которую он может понести перед своей страной, отказавшись передать правительству нашу ноту, Гжибовский, в конце концов, начал сдавать. Он заявил мне, что уведомит свое правительство о содержании нашей ноты. Он даже обращается ко мне с просьбой оказать возможное содействие скорейшей передаче его телеграфных сообщений в Польшу. Что касается ноты как документа, то посол по-прежнему не может ее принять.

Я повторил Гжибовскому, что нота будет ему доставлена в посольство.

По уходе посла мне было сообщено, что нота уже свезена в посольство и вручена там под расписку еще в то время, пока Гжибовский находился у меня.

В. Потемкин